Непростая судьба дочери «врага народа»

Дата:

Несколько лет назад в газетах «Постскриптум» и «Сельская новь» (Шебалино) были опубликованы три мои статьи, связанные с историей села Ильинка. Так вот, в статье «Переселенцы» в числе первых поселенцев (из русских) названы Клепиков Ферапонт, его сыновья Михаил и Тимофей, внуки Константин и Макар. Кратко дана история их семейств.
После выхода статей у меня в квартире раздался телефонный звонок. В трубке представились: «Я дочь Макара Тимофеевича, живу в Онгудае. Я сохранила материалы моего отца, репрессированного в 1938 году. Хотела, чтобы вы ознакомились с ними, приезжайте».
Честно говоря, я был рад звонку, а также тому, что в живых ещё оказался свидетель тех давних времён. Желание поехать и познакомиться с таким человеком возникло сразу, но возможности уже не те. Только в 2016 году сумел побывать в Онгудае и встретиться с позвонившей. Это была Лидия Макаровна Клепикова, специально указываю её девичью фамилию, но с середины 50-х годов она носит фамилию Камбалина. Предо мной стояла невысокая сухонькая старушка с копной седых волос на голове. Таких в народе ласково называют «божий одуванчик». Живая, подвижная, с очень выразительными глазами, в которых ещё не погас интерес ко всему, что происходит вокруг. В доме и ограде идеальный порядок и чистота. Она хранит много документов, фотографий, особенно своего отца, поведала мне о его судьбе.
А судьба Макара Тимофеевича, можно сказать и всей его семьи, сложилась трагично. Начиналось же, кажется, всё так хорошо, имею в виду время после Гражданской войны, которую он закончил командиром партизанского отряда. И не одного отряда, а нескольких. Об этом свидетельствуют сохранившиеся приказы, где он объявляет взыскания на двух подчиненных ему командиров отрядов, в том числе на знаменитого шебалинского партизана Григория Черданцева, за нарушение воинской дисциплины при следовании из Улалы в Шебалино. По армейским меркам это не менее как батальон.
Но был в жизни Макара Клепикова эпизод, связанный со службой в армии Колчака, в которую он был мобилизован из Ильинки в мае 1919 года, кстати, вместе со своим земляком и будущим оппонентом Григорием Шарабариным. Служили они в разных частях, но потом оба перешли на сторону Красной армии. Этот случай и стал роковым в его судьбе в 30-х годах.
Очень хочется написать о самом Макаре Тимофеевиче Клепикове, уж очень неординарной личностью он был, но оставляю эту мысль на потом.
В настоящей статье главным героем повествования хочу выделить его дочь Лидию Макаровну, хотя без увязки её и отцовской судеб вряд ли что получится.
Складывался, как принято сегодня говорить, карьерный рост Макара вполне удачно. С председателя СККОВ (сельский крестьянский кооператив общественной взаимопомощи – прообраз будущих колхозов) в Ильинке его перевели в Шебалино в земельный отдел, а затем назначили председателем аймакисполкома, то есть руководителем района. Кстати, Г. Шарабарин в 1925 году при приеме М.Т. Клепикова из кандидатов в члены партии дал ему такую характеристику: «Должности председателя СККОВ соответствует, можно использовать на хозяйственной работе и в волостном масштабе». Но через несколько лет стал писать о нем по-другому.
У Макара Тимофеевича общего образования, как и у большинства его коллег, не было, в биографии указывал: «Я самоучка». Мне довелось прочитать много документов, составленных его коллегами-руководителями Ильинки, Черги, Шебалино и ряда других сел, поэтому могу утверждать, что грамотность, четкость изложения мысли, даже сама каллиграфия Макара заметно отличаются в лучшую сторону, значит, он серьёзно занимался самообразованием.
В начале тридцатых годов М. Клепикова перевели в Онгудай – тоже председателем аймакисполкома. К этому времени у него было уже пятеро детей, в Онгудае родился шестой ребенок. Но где-то он перешел дорогу своим землякам – двоюродному брату Константину и Григорию Шарабарину. Об этом мне, тоже уроженцу Ильинки, хорошо знавшему названных людей, не хотелось бы говорить. Но история неумолима – рано или поздно об этом скажет кто-то другой.
Так вот, по утверждению Лидии Макаровны, доносы на Макара они начали писать, когда он жил ещё в Шебалино, с начала эпопеи раскулачивания. Раскулачиванию подлежали Федор Шарабарин (отец Григория) и Никита Субботин (тесть Константина). Но будучи руководителями села, они этим не занимались. В 1926 году во время выборов в Советы Фёдора Шарабарина даже лишили права голоса, а секретарем парторганизации села в то время как раз был Макар Тимофеевич. Им надо было убрать Макара, так как, будучи главой района, он утверждал список людей для раскулачивания и мог внести в него и того и другого, потому как некоторое время сам батрачил у Федора. Они не успокоились и тогда, когда Макара перевели в Онгудай. Приезжали к нему домой. Лидия рассказывала, как вспоминала мать, после угощения, чувствуя неладное, та вызвалась проводить гостей сама, но муж не позволил. Через несколько минут раздался выстрел. Макар остался жив: наверное, тоже не доверял гостям и вовремя заскочил за угол дома. Кто стрелял? Может, кто-то третий, с кем они приехали? Это останется вечной тайной, но жена Макара до конца жизни была убеждена, что это сделали «гости».
Набрал силу другой, более верный и безопасный метод борьбы – донос. В 1937 году после очередного доноса М. Клепикова исключили из партии и сняли с работы. Недолгое время был председателем Онгудайского сельпо. В октябре 1938-го его арестовали. Привезли Макара из Каракола, где он находился в командировке. Дома все перетрясли под предлогом поиска оружия, но ничего, конечно, не нашли.
– Меня дома не было, я была в школе, училась в первом классе, – говорит Лидия Макаровна.
Мать её рассказывала, что при выходе отец достал из кармана три рубля – все, что у него было, и сказал: «Живи, Любава, как можешь».
– Вот так сразу жизнь наша перевернулась, – продолжает Лидия. – В ту ночь с нашей улицы забрали восемь мужиков, сидели они в амбаре возле милиции. Мы, ребятишки, собирались возле амбара, пацаны становились на плечи друг другу и через решетку бросали отцам кто что принес: картошку, кусочек хлеба. Их увезли ночью, так никто никого и не проводил. До ареста была возможность изменить ситуацию. Он написал апелляцию в Сибкрайком партии в Новосибирск. Оттуда пришел вызов: надо явиться для разбора дела. Но отец не смог выехать, так как в семье просто не было денег, а нас была такая орава, – говорит Лидия. – В Новосибирске, наверное, ситуацию поняли по-своему, и восстановление в партии не состоялось. Скорее всего, заниматься этим делом было некому и некогда, потому что были репрессированы в это же время сам руководитель Сибкрайкома партии Эйхе и руководители нашей Ойротской автономной области. Главный пункт обвинения заключался в том, что он служил у Колчака в карательном отряде, но это было явным вымыслом. Да, служил, чего он не скрывал в анкете при вступлении в партию, но в охране разных объектов, как и Григорий Шарабарин. Целый месяц я каждый день бегала на бугорок, смотрела вдаль на дорогу, все ждала отца и плакала.
Первую весть об отце привез из Ойрот-Туры хороший знакомый семьи Воронков. Мать, увидев его, сразу стала собирать посылку мужу, но гость сказал, что ничего не надо, так как его в городе уже нет. Встретился он с Макаром случайно, когда сажали арестантов в кузов машины. Макар успел крикнуть: «Увозят на Север, без права переписки!» В Онгудае у нас была баня, огород около 14 соток и избушка «вот такусенькая», – пытается показать руками хозяйка, каким маленьким был их дом.
У Лидии Макаровны хранится документ, где описано все это и указано, что они не имеют права продавать имущество.
Вскоре в Онгудай приехал дед Тимофей из Ильинки и увез семью сына к себе. Жить легче не стало. Мать кое-как приняли в колхоз. Её и детей все обзывали семьей «врага народа», преследование продолжалось, такое существование становилось невыносимым. Но тут пришло письмо из Онгудая от подруги матери. Та писала, что «ваш домик купила наша семья». Муж подруги работал вместе с Макаром в сельпо, тоже был арестован позднее. «Приезжайте скорее, – просила она, – так как нас скоро заберет мой отец в Усть-Коксу. Домик отдаю вам бесплатно, он был ваш, а за него мы платили аймакисполкому, так что он не вправе им больше распоряжаться».
Семья с радостью согласилась, потому что их малая родина стала для них «злой мачехой». Дед снова повез их в Онгудай, ехали на таратайке (у неё два колеса). Помнит Лидия, что ехали через Тоботой, где кобыла кое-как вывезла их на перевал, почти всю дорогу шли пешком. Тут уместно будет напомнить о таратайке. Сегодня мало кто помнит этот вид гужевого транспорта. Он забыт, и заслуженно, потому что человеку практически невозможно на ней ехать из-за жесткой тряски: хочешь или нет, пойдешь рядом пешком, можно перевозить на ней только какой-то груз.
– Мать устроилась на работу в сортоучасток. Вскоре началась война. Осенью сорок первого года ее с поля привезли на телеге. Сильная простуда от работы на полях сделала свое дело – она обезножела, – говорит Лидия, – заболела полиартритом и больше работать не смогла. Первые месяцы с трудом ходила по комнате, а потом ноги отказали окончательно.
Семье выдавали в сутки 400 граммов хлеба, питались тем, что вырастили в огороде. Зимой ели картошку, а летом собирали всякую зелень. Кстати, когда вернулись из Ильинки, их огород урезали наполовину.
– 1942 год принес новые испытания. Летом нас, подростков, набрали 15 человек и отправили в Каянчу собирать клубнику и другую ягоду для фронта. Шли туда пешком, так как на всех была одна лошадь. За перевалом остановились на ночлег. Развели костер, вскипятили чай, сели ужинать. На дорогу нам дали немного хлеба и гороховых пирожков. Вдруг рядом в темноте раздался страшный рёв. Это оказался бодучий бык, недалеко была стоянка колхозная, и там держали коров, тоже готовили молочные продукты для фронта. Бык кинулся к ребятишкам, они врассыпную, кто в согру, а кто полез на деревья. Я оказалась на дереве недалеко от костра, – говорит собеседница, – поэтому видела, как бык крушил все, что было у костра, потом сунул морду в ведро, а там был горячий чай. От боли взревел, помотал головой и ушел обратно. Те, кто убежал в согру, вернулись только с рассветом.
После такого случая восемь подростков возрастом помладше отказались идти в Каянчу и вернулись обратно домой. Семеро, в том числе и Лида, продолжили путь.
В том году уродилось много всякой ягоды, но пошли затяжные дожди и много из заготовленного просто испортилось. К сентябрю бригада вернулась домой, здесь Лиду ждали печальные известия. В июле умер её младший брат Володя, ему было шесть лет, а в начале августа – старшая восемнадцатилетняя сестра Александра. Причина смерти обоих одна – голод, постоянное недоедание, простуда и, как следствие, скоротечный туберкулез, чахотка, как тогда его называли.
– Так я и не похоронила брата и сестру, – говорит она, – если бы вернулась домой после истории с быком, то было бы правильней. Но не позволила совесть, ведь мы пошли туда работать для фронта, для победы, а вернуться значило дезертировать. Окончила я восемь классов, по тому времени это было приличное образование. Мне предложили работать в школе, но я отказалась. Ростом была маленькая, худенькая, но главная причина в другом: надеть нечего было, как пойду в школу? Конечно, о многом я мечтала тогда, но каждый раз крайняя нужда возвращала меня к реальной жизни.
Приняли меня лаборантом в заготзерно. Работала хорошо, поэтому ценили. Зарплата была 310 рублей в месяц, казалось, должно хватать на жизнь, но реально выдавали на руки 36 рублей. Налоги были – подоходный, за бездетность, но главный вычет – госзаем.
Тут я должен заметить, что госзаем до войны шел на индустриализацию страны, а после на восстановление народного хозяйства и составлял почти половину, а в отдельных случаях и более половины зарплаты. Поощрялось и пропагандировалось через прессу добровольное перечисление всего заработка.
– За дрова платили 12 рублей в месяц, – продолжает Лидия Макаровна, – остальное – на лекарство матери и еду, на одежду почти ничего не оставалось. Вот так и жили. К концу сороковых в магазинах появились хлеб, другие продукты, одежда, но купить было не на что. Впервые я смогла купить 100 граммов колбасы в 1949 году. Думаете, для себя? Нет, принесла домой, и все по кусочку съели.
Учитывая её добросовестный труд и честность, назначили Лидию заведующей складами заготзерна. Складов было много в разных местах села, в том числе склады кондепо и пограничного отряда. Бывшая церковь была завалена зерном, надо было лопатить, чтобы не сгорело. Платили в два раза больше, чем лаборанту. Но она выдержала только один год и снова ушла в лаборанты. На вопрос, почему, отвечает: «Я все время жила в страхе, что посадят. А тут произошел случай: одну из работниц склада, хорошую знакомую, посадили в тюрьму за то, что, уходя домой, насыпала в сапоги ячменя для голодных ребятишек. Кто-то увидел и донес. Ведь это произошло после войны, казалось бы, народ всего натерпелся. Пора уже было «ослаблять гайки», давать какой-то продых. Но нет, методы оставались старыми». Невольно вспоминается песня Игоря Талькова про казака, где есть такие слова: «Он пошел воевать за народную власть со своим же народом». Война со своим же народом шла как до войны, так и после.
«Продых» стал наступать после смерти Сталина. Прекратились репрессии, не стали людей сажать «за колоски». В 1956 году вообще был снят с области план по сдаче зерна государству, но увеличили план по мясу. Села наши стали заметно поправляться.
Произошло неслыханное событие: критиковали Сталина за культ личности, что погибло много невинных людей из-за этого. Лидия Макаровна сразу же решила восстановить доброе имя отца. Писала письма в разные инстанции. Наконец-то её пригласили в милицию. Там очень вежливый человек зачитал ей бумагу, но сам документ не показал. Зачитал же следующее: «На ваш запрос отвечаем, что ваш отец Клепиков Макар Тимофеевич умер в 1944 году на Севере от кровоизлияния в мозг». Где этот Север? Полстраны живет в северных условиях, никакого места не названо. Много лет спустя она нашла имя отца в списках расстрелянных в районе бывшей Гардинки. Вот и весь Север! «Без права переписки», – так, наверное, говорили всем, кого везли на расстрел, и были правы – оттуда уже не напишешь…
В 1953 году Лидия Макаровна вышла замуж. Мужем оказался добрый и работящий человек Валентин Александрович Камбалин. Приехал он из Усть-Кана, там был кузнецом, здесь стал работать в МТС по специальности. Позднее освоил столярное дело и до самого ухода из жизни работал в столярке комхоза. Где бы ни работал, всегда был в почете. Накопилась целая кипа почетных грамот, которыми его награждали от предприятия, района и области. Но ушел из жизни рано от инсульта, не дожив и до пятидесяти лет.
Воспитали троих детей – двух дочерей и сына. Дочери уже тоже на пенсии, сын работает во Владивостоке. Все они получили достойное образование.
Говорят, время лечит. Наверное, в некоторых случаях да. Но разговаривая с Лидией Макаровной, понял: она как бы заново переживает те годы, полные лишений и незаслуженных унижений, несбывшихся надежд и желаний. Слезы у неё выступают, когда говорит об отце. Он ушел из жизни в расцвете своих сил и возможностей.
Два года назад Ильинка отмечала юбилей – 205-ю годовщину со дня образования села. Приглашен был и я, чем с радостью воспользовался. На празднике мы сидели вместе со своим земляком Сергеем Коротенко.
Праздник прошел хорошо, как и положено тому быть, вспомнили тех, кто внес свой вклад и вносит сегодня в развитие села. Сергей тогда задал мне вопрос: «Почему раньше всегда хвалили Шарабарина и Клепикова? Да и вы с Иваном то же самое делаете в своей книжке». Он имел в виду книгу «В долине Песчаной», автор которой мой брат Иван, я лишь немного помогал ему. Чувствовалось, что Сергей знает что-то негативное. Я же ответил: «Это были руководители села на протяжении нескольких десятков лет, и они этого достойны». Да, достойны. Но мы вправе сегодня сказать и другое. Это были не ангелы-боги, а обыкновенные люди со всеми человеческими недостатками. Один из них горел явным желанием остаться у власти, пусть и на уровне села, но любой ценой.
Возьмем Константина Михайловича. Он всю жизнь скрывал факт, что его родной брат Мефодий служил офицером в Белой армии, ни в одной анкете не указал об этом, а был обязан по требованиям того времени. Сообщил же на другого – двоюродного брата Макара, и время рассчитал верно. Не без участия Шарабарина Г.Ф. и Клепикова К.М. в Ильинке было раскулачено и репрессировано 52 человека (список еще неполный), их же родственники не пострадали (об этом сказано выше).
К чести Клепикова К.М., к концу своей жизни он, наверное, многое передумал, во многом раскаивался, об этом говорит такой его поступок. Будучи в Онгудае, до 1965 года во времена Н.С. Хрущева туда входил и Шебалинский район, нашел семью Макара, пал на колени перед его женой, которая могла только сидеть на койке, и сказал: «Ты прости меня, Любава, это я погубил вашу семью» – и горько заплакал…
Старинная русская пословица гласит: «Заставь дурака Богу молиться – лоб расшибет». Лбы расшибали не только в Ильинке, но и в других селах, молясь и доказывая свою преданность новой власти не совсем чистыми помыслами и делами. Бог им судья.

Анатолий ЧИЧИНОВ,
ветеран труда

Все самые последние новости в нашем телеграм канале

Отправь другу

spot_imgspot_img

Популярное

Другие статьи

Пришел праздник к малышам

Национальному воспитанию в детском саду «Росток» в Кош-Агаче уделяют...

В Республике Алтай пройдет единый День открытых дверей федерального проекта «Профессионалитет»

20 апреля на площадках федерального проекта «Профессионалитет» в Республике Алтай...

«Единая Россия» проведёт «Диктант Победы» на суше, в море и в небе

Международное масштабное тестирование на знание истории Великой Отечественной войны...

По требованию прокуратуры подрядчик привлечен к ответственности за нарушения при благоустройстве городской площади

По требованию прокурора города подрядчик привлечен к административной ответственности...